Она даже не знала, где теперь отряды Самуила де Ламориньера.

На первом этаже послышалось что-то вроде взрыва. Ей показалось, что рушится стена, но это раздался дикий вопль осажденных при виде первых проникших в замок солдат.

Анжелика спустилась с башенки и перегнулась через перила. Первый этаж стал ареной ужасного побоища. Крики отчаянно отбивавшихся слуг, визг преследуемых женщин, рыдания детей, цепляющихся друг за друга, рев солдат, которых тетушка Аурелия кропила в упор из своего кипящего котла. И среди всего этого — мольбы баронессы де Рамбур, стоящей на коленях посередине гостиной, простирая к ослепшим небесам сложенные в молитве руки.

Мальбран Верный Клинок, схватив стул с тяжелой спинкой, крушил им всех, кто приближался. Крики насилуемых, стоны умирающих… И вой охотничьей своры: «На пики!» Анжелика увидела драгуна, бегущего к окну с одним из детей баронессы в руках. Она бросилась вперед, но споткнулась о валявшийся на полу мушкет. Свинец и порох лежали рядом. Она схватила ружье и зарядила, двигаясь словно под влиянием каких-то чар: она не знала, как обращаться с мушкетом. Однако когда она подняла тяжелый ствол и нажала курок, солдат, в которого она целилась, завертелся и упал с дырой вместо лица…

Она оперла мушкет о балюстраду и продолжала стрелять по красным мундирам, пытавшимся подняться по лестнице. Но вдруг на плечи ей упали тяжелые руки и швырнули ее наземь.

Ее глаза успели уловить еще три картины. Барбу, бегущую куда-то, прижимая к груди Шарля-Анри. Залитое слезами лицо служанки Бертиль, бившейся в руках трех солдат, в безобразно расстегнутой одежде. Окна, распахнутые в ночь, и как в них выбрасывали тела. Потом сознание того, что происходит вокруг, покинуло ее, вытесненное примитивным животным страхом. Никогда еще она не испытывала столь низменного смятения. Даже привязанная к пыточному столбу, она не до конца утратила разум и способность думать о том, что есть существование, жизнь, смерть.

В эту ночь она вся превратилась в один темный слепой порыв вырваться, избежать того, что должно случиться с ней. Она бешено отбивалась, задыхаясь в кошмаре полной беспомощности. Вспомнилась ночь, когда вельможи из Таверны Красной Маски бросили ее на стол, чтобы поиздеваться вволю. Тогда на помощь ей пришла собака Сорбонна.

Этой ночью никто не придет. Демоны отмстят непобедимой женщине, дотоле избегавшей ловушек. Они лезли из всех углов в рогатых масках, красных адских ливреях и с волосатыми лапами. Этой ночью они уничтожат ее, выплеснут и втопчут в грязь тот волшебный эликсир, что хранил ее от позора. Она слишком часто проходила неопаленной сквозь огонь греха. Они сделают ее такой, как все. Никогда ее уже не осенит благодать любовных чар.

Их зловонное дыхание… Уродливые мерзкие губы… Пальцы, как ползающие по коже слизняки… И треск разрываемого платья.

Ее распяли. Лодыжки прижаты к полу жесткими, словно кандалы, руками солдат. В ушах — скабрезные выкрики. И невыносимое удушье — словно ее тело, отданное на расправу, тонет в тяжелой, черной воде.

Это было хуже, чем убийство. Ее плоть уже ей не принадлежала, стала чужой и отвратительной. Невероятная боль пронизала все ее существо, мучения сделались нестерпимы. Тогда милосердная природа утопила все во мраке забытья.

Глава 16

Анжелика приподнялась. Она лежала на плитах пола. Щека еще хранила холод камня. Утренний туман мешался с клочьями дыма, и в них утопало все. Еще не придя в себя, она посмотрела на ободранные и обожженные руки. Их она поранила, когда заряжала мушкет. И даже не заметила… Память медленно возвращалась к ней. Она приподнялась, хотела встать, но замерла на коленях, опершись на обе руки и постанывая от боли. Волосы тяжелой волной упали на разбитое лицо, кожа горела и ныла, совсем как тогда, когда однажды в горах Рифа она упала на каменистой тропе в полном истощении сил.

Ага, ты думала, что ускользнула от демонов, ты, неукротимая и слишком отважная красавица! Но демоны настигли тебя там, где ты чувствовала себя в полной безопасности, на земле твоего детства, среди твоих близких. Худшее ждало тебя именно здесь. Ты напрасно надеялась, что навсегда сохранишь этот взгляд на жизнь, издевающийся над преградами и надменный к убогим душам. Теперь ты пережила худшее. Тебе уж больше не подняться! Анжелика, горделивая Анжелика, ты еще не знаешь всего! Ты и сейчас не ведаешь, какую незаживающую рану нанесла эта ночь. Что ж! Заурядные люди могут возрадоваться!

Женщина, пробующая встать, опираясь на стену, и в бледном свете утра безумными глазами оглядывающая все вокруг, — эта женщина никогда не будет похожа на ту, прежнюю, что боролась и надеялась, бесконечно возрождаясь к новой жизни и любви с дерзкой силой красивого цветка, раскрывающегося при первых лучах солнца.

Руки ее полубессознательно задвигались, пытались нащупать разбросанные, изорванные одежды. Вспомнив, что произошло, она глухо застонала. Чужие прикосновения и запахи преследовали ее. Собственное тело внушало ужас.

Вокруг там и сям лежали люди. Среди них выделялись красные мундиры драгун. Анжелика не понимала, что они мертвы. Боязнь, что кто-нибудь из них проснется, заставила ее поторопиться к лестнице. Несмотря на боль во всех членах, она начала спускаться по ступеням. Вдруг у своих ног она увидела Барбу, лежащую навзничь с ребенком на руках.

Шарль-Анри спал в объятьях мертвой кормилицы. Дикая радость заставила Анжелику содрогнуться. Не веря своим глазам, она наклонилась над ним. Чудо свершилось. Он спал так, как только может спать ребенок посреди разрушенного мира. Длинные ресницы отбрасывали тени на щеки. Губы чуть приметно улыбались.

— Проснись, мой маленький Шарль-Анри! — шепнула она. — Проснись!

Но он не просыпался. Она тихо потормошила его, чтобы заставить открыть глаза. Тогда его голова скользнула назад, точно головка зарезанной горлицы, и на шее она увидела зияющую рану, из которой ушла вся его жизнь.

Анжелика не без труда отвела руки Барбы и прижала ребенка к себе. Чувствовать у своей груди его послушное тельце было приятно.

Внизу она прошла, не видя, мимо следов побоища, обходя мертвых, как обычные препятствия, и вышла в сад.

Солнце уже поблескивало в воде пруда. Анжелика шла, ничего не чувствуя, — ни телесных мук, ни боли душевной, ни тяжести ноши. Она глядела на свое дитя.

«Прекраснейший из детей человеческих». Она не помнила, где слышала эту фразу.

— Прекраснейший…

С беспокойством она стала подмечать его неподвижность, бесчувственность, восковую бледность пухлых щек, нежно-лилейных, как шелковистая ткань его ночной сорочки.

— Ангел мой… Пойдем, я унесу тебя далеко… Мы уйдем вместе… Я знаю, тебе там понравится! Я буду играть с тобой…

Солнце облило светом шелковистые золотые волосы, совсем живые, колеблемые утренним ветерком.

— Бедный малыш! Милый, бедный мой крошка…

Крестьяне, боязливо приближавшиеся к замку, повстречали ее на главной аллее.

Они взяли ребенка у нее из рук. Анжелика не противилась. Ее привели к дому интенданта Молина. Он был разграблен, но драгуны его не сожгли. На двор вынесли стул и усадили ее. Она не хотела входить в дом. Им удалось заставить ее выпить немного водки, и она осталась сидеть молча, уронив руки на колени.

Вся округа, сколько ни было крестьян на близлежащих фермах и в деревушках, — все пришли к замку и теперь ошарашено глядели на трупы, пепелище, медлительное облако дыма, наплывающее на кроны деревьев. Все правое крыло, где были кухни, сгорело дотла. Пожар потух сам, неведомо почему, и благодаря этому уцелели те немногие, кого не добили солдаты. Был найден и приведен в чувство Мальбран Верный Клинок (старого волка спасла баррикада из мебели, которую он нагромоздил вокруг себя). Уцелели и три служанки: негодяи, надругавшись над ними, не нанесли им никакого иного урона. Они плакали, загородив локтями лица.

— Ну же, ну! — ворчали на них старухи. — Полно сырость-то разводить. Кому не пришлось хоть раз в жизни через это пройти? Вас не убили, вот главное. Что до прочего, быстро сделано, быстро забыто — вот и весь сказ…