Мартиал читал вслух, внятно и четко:

«…На островах Америки не бывает морозов. Там и не знают, что такое лед, и бесконечно удивились бы ему. И там не четыре сезона, как в Европе, а, только два. Один, когда льет много дождей, с апреля по ноябрь, а другой — период великой засухи… И все-таки земля там постоянно покрыта прекрасной зеленью, и почти всегда на ней красуются цветы и плоды…»

— А виноград там растет? — спросил мальчик с соломенными волосами. — Мне это надо знать, потому что мой отец виноградарь, он бежал сюда из Шаранты. Что же мы станем делать в стране, где не растет виноград?

— А он там растет, — торжествуя, заявил Мартиал. — Слушайте дальше: «На этих островах хорошо растет виноград, не только дикий — сам собой среди леса, с крупными и вкусными ягодами, но во многих местах и культурный, как во Франции, только он плодоносит там два раза в году, а то и чаще…»

Урок географии продолжался. Дальше в книге описывались хлебное дерево, папайя, с ветвей которой свисают плоды, похожие на дыни, кокосы, полные чудесного растительного молока. «…А мыльное дерево дает жидкое мыло, которым хорошо мыть и отбеливать белье, тыквы калебасы дают кувшины и всякую посуду, так что незачем лепить горшки».

— А какого цвета тамошние жители? Красные, с перьями в волосах, как в Новой Франции?

Мартиал перелистал всю небольшую книжку, но ответа на этот вопрос не нашел. Мальчики обернулись к Анжелике, присевшей рядом и державшей на коленях Онорину.

— Вы не знаете, какого цвета эти островитяне, госпожа Анжелика?

— Кажется, черные, — отвечала она. — Ведь на те острова давно уже привозят негров из Африки.

— Но караибы ведь не черные, — заметил юный Томас Каррер, любивший слушать рассказы моряков в гавани.

Мартин оборвал спор:

— Надо будет спросить пастора Рошфора, когда мы его увидим.

— Ты говоришь, пастора Рошфора? — Анжелика подскочила. — Того великого путешественника, который написал книгу об Американских островах?

— Да я же ее читал сейчас товарищам. Смотрите!

Он показал только что переплетенную книгу, новое издание, и добавил вполголоса:

— Если у кого найдут это описание путешествия, то посадят в тюрьму и возьмут пятьдесят ливров штрафа; ведь считается, что эта книжка внушает протестантам желание эмигрировать. Надо соблюдать осторожность.

Анжелика полистала книгу. Ее страницы были украшены простенькими рисунками — изображениями деревьев и животных далеких краев.

Из глубины ее прошлого всплыло забытое видение, всегда казавшееся ей непонятным и в то же время отмеченным перстом судьбы: приезд пастора Рошфора в Монтелу, когда ей было лет десять.

Этот мрачный и одинокий рыцарь, вдруг приехавший в сезон бурь откуда-то с конца света, рассказывал об удивительных и неведомых вещах, о краснокожих людях с перьями в волосах, о девственных землях, где обитали только чудовища…

Но тогда — а это было больше двадцати лет тому назад — это посещение поразило их не своей неожиданностью, не экзотикой странных рассказов. Нет. Он явился как посланник Рока, страшный и непонятный, зовущий куда-то вдаль. И старший ее брат Жослен сразу отозвался на этот зов, донесшийся с другого конца света, оставил семью и родину, и никто с тех пор не слыхал, что с ним сталось.

— Но ведь пастор Рошфор уже умер? — проговорила она слабым и неуверенным голосом.

— Ах, нет. Он очень стар, но продолжает путешествовать.

И мальчик добавил, понизив голос:

— Он сейчас в Ла-Рошели. Но никто не должен знать, где он скрывается, а то его сразу арестуют. А вам бы хотелось увидеть его и послушать, госпожа Анжелика?

Она утвердительно кивнула, и он всунул ей что-то в руку. Это оказался плоский кусочек свинца, на котором был вытиснут крест с голубем наверху.

— С этим жетоном вы можете прийти на собрание, которое состоится возле деревни Жуве, — объяснил Мартиал. — Там вы увидите и услышите пастора Рошфора. Он должен там говорить, потому что из-за него и созывают это собрание. Там будет больше десяти тысяч наших…

Глава 4

Мальчик преувеличил, предположив, что на «собрание в пустыне», куда отправилась Анжелика, придут десять тысяч страстных протестантов.

Многих удержала боязнь, да и на этом высохшем солончаке, где еще лежали по краям кучи давно уже добытой соли, едва могло уместиться лишь несколько тысяч паломников.

Место, где когда-то добывали соль, выбрали потому, что это была отдельная долинка, с двух сторон огражденная выступами скал, скрывавших ее от тех, кто пересекал болотистую равнину, окружавшую Ла-Рошель. Близко было море, и шум его волн сливался с гулом голосов. Подходившие здоровались и усаживались, обмениваясь краткими замечаниями.

Куски известняка были сложены полукругом, образуя подобие амфитеатра, в середине которого стоял столик.

— Это кафедра, тут он будет говорить, — объяснял Мартиал, — а вот несут и другой стол, это для причастия.

Он сопровождал ее, гордясь тем, что «убедил» ее прийти, и усадил в двуколку булочника их квартала, чей сын подмастерье тоже был в числе его друзей.

Тетушка Анна и Северина, приехавшие на другой двуколке, вместе с торговцем бумагой, его женой и дочерью, поразились, увидав «папистку». Издалека было видно, что они заспорили с мэтром Габриэлем, сопровождавшим их верхом, конечно, доказывая ему опасность ее присутствия. Купец пожимал плечами. Потом эту группу стало не видно из-за волнения, охватившего толпу. Принесли оловянное блюдо, покрытое белой салфеткой, под которой проступали очертания круглого хлеба, а затем два оловянных кубка. Около ножки стола поставили каменную кружку, также накрытую салфеткой.

Анжелика долго не могла решиться прийти на это собрание. Если бы о ее появлении там узнали, ей грозило самое суровое наказание. Но тут почти всем что-то грозило: кому разорительный штраф, кому тюрьма, кому даже смерть, как тем «обращенным обратно в католичество», которые печально, со стыдом, пробирались среди своих прежних единоверцев, не в силах противостоять мукам совести, терзавшей их со времени «отречения».

Эти преследуемые люди были все в темном или в черном. Исключение представлял один из самых крупных судовладельцев Ла-Рашели — Маниго; он был просто великолепен в костюме из бархата сливового цвета, черных чулках и туфлях с серебряными пряжками. Все восхищались им. Позади него шел его негр Сирики. А за руку Маниго держал своего сынишку Жереми, которым очень гордился. Этого прелестного белокурого ангелочка обихаживали, словно королевича, мать и четыре сестры.

Было там и семейство адвоката Каррера в полном составе. Судя по полному стану госпожи Каррер, они скоро ждали одиннадцатого ребенка.

Среди массы людей выделялось несколько настоящих дворян со шпагами. Они держались вместе и принялись переговариваться.

— Место, место для мадам Роан!

Слуги внесли в первый ряд кресло, покрытое ковром, и в него уселась старая властная дама, сжимавшая рукой, похожей на когтистую лапу совы, трость с серебряным набалдашником.

Теперь люди подходили ежеминутно. Но порядок соблюдался. Между рядами бродили юноши с полотняными сумками, собирая в них вклады на содержание служителей культа. Большинство собравшихся усаживалось прямо на землю, среди липких остатков морской соли. Те, кто был побогаче или предусмотрительнее, принесли с собой мешки, подушки, а кое-кто и горшки с тлеющим древесным углем — в этой ложбине было довольно холодно и ветрено.

По краям долины стояли лошади, ослы и мулы приехавших на собрание. Одни были привязаны к чахлым тамарисковым деревьям, других стерегли услужливые подростки. Подростки же стояли на страже, чтобы своевременно предупредить о возможном приближении королевских драгун. Экипажи с поднятыми вверх оглоблями дожидались в стороне окончания церемонии.

Она началась запевом псалма, подхваченным глухим и мощным хором всего собрания. Затем на середину, где стояли столы, вышли три человека в черном и в огромных круглых шапках тоже черного цвета.